- Фестиваль 2022
- Фестиваль 2021
- Фестиваль 2020
- Фестиваль 2019
- Фестиваль 2018
- Фестиваль 2017
- Фестиваль 2016
- Фестиваль 2015
- Фестиваль 2014
- Фестиваль 2013
- Фестиваль 2012
- Фестиваль 2011
- Фестиваль 2010
- Фестиваль 2009
Григорий Каганов
Артемизия, или барочный звездопад
День в Царском Селе
Фото Алексея Пахомова
Аньоло Бронзино, Триумф Венеры. 1540-е. Лондон, Национальная галерея.
Микеланджело да Караваджо, Юдифь и Олоферн. 1598-1599. Рим, Палаццо Барберини.
Артемизия Джентилески, Юдифь, обезглавливающая Олоферна. (Около 1620 года) Флоренция, Уффици.
Артемизия Джентилески, Иаиль и Сисера. (1620) Будапешт, Музей искусств
Голландский институт в Санкт-Петербурге и Единый Центр Документов представляют
Звездопад гуще всего бывает в августе. Сколько-то десятков тысяч лет его зрелище волновало и настораживало людей. Одни радовались, считая, что это бессмертные души слетают с неба, чтобы вселяться в рождающихся человеков. Другие боялись, что это духи смерти бросаются на землю и похищают людские жизни. Новейшая астрофизика (порождение барочной эпохи) объяснила, что Земля в конце лета просто минует пояс астероидов, часть которых влетает в земную атмосферу. Большинство их не то чтобы сгорает, а моментально испаряется от перегрева в слишком плотной воздушной среде, и мы видим только след из светящегося газа, в который целиком превращаются тела этих странников-метеоров.
Но самые крупные из них, правда, очень сильно оплавившись и многократно уменьшившись в размерах, имеют шанс долететь до поверхности Земли и когда- нибудь даже попасть нам в руки. Тогда они получают титул метеоритов и становятся предметом внимательного и полезного изучения.
И все равно полет звезд продолжает завораживать нас. Рядом с их мгновенной жизнью, пролетающей быстрее, чем движется наш взгляд, вся масса вечно стоящих звезд как-то отходит на второй план, становится фоном. Конечно, мы знаем, что эта звездная масса, эта machina coeli, как сказали бы в XVII веке, на самом деле не стоит. Но никогда она во всем величии своего медленного коловращения не может так тронуть, как одна упавшая звезда.
Барочные искусства имеют нечто общее с этой ночной небесной драмой. В них тоже есть прочно стоящие светила и есть падучие звезды. Только пропорция здесь обратная: набор незыблемых светил узок, а поток мелькающих и исчезающих звезд огромен. Строгого критерия их различения не существует. Но в самом грубом приближении можно принять, что устойчивые светила это мастера, уже при жизни имевшие громкое имя, которое потом становилось только громче и громче. Такими именами, как избранными созвездиями, размечается условная топография художественных небес, облегчающая навигацию «на земле», в текущей практике искусств. А падучие звезды это те, кто сперва стяжал огромный успех, однако позже был забыт, иногда еще при жизни.
Из необозримого потока блеснувших и пропавших звезд здесь взято только одно имя — римлянки Артемизии Джентилески (1593 — 1652 или 1653). Почему именно она?
Во-первых, потому что своей прижизненной славой не уступала славе тех своих современников, которые тогда были и сейчас остаются «неподвижными звездами» барочного гения. Для нее таковыми были Караваджо и Рубенс.
Во-вторых, Артемизия поражала окружающих своим невиданно ранним зрелым профессионализмом. Она уже в юности оказалась притчей во языцех и получила международную известность. Артемизия к 19 годам становится едва ли не лучшим из римских мастеров. Надо ли упоминать, что Рим тогда был главным художественным центром Европы.
В-третьих, несмотря на свою всеевропейскую знаменитость и высокую востребованность при жизни, она в течение трех следующих веков оставала в полном забвении и только в последние 30 лет была заново открыта и заново оценена. Любопытно, что именно юношеские шедевры Артемизии заставили исследователей детально восстановить ее полную художественную биографию.
И наконец, красивая и гордая Артемизия оказалась для современников настоящей проблемой. Тут есть о чем поговорить.
Но начать лучше не с ее анкетных данных, а с посвятительных надписей, сочиненных в ее честь в 1628 году в Венеции — там она писала свой огромный холст «Геркулес и Омфала», который испанский король Фелипе IV заказал ей через своего посланника в Риме графа де Оньяте. Король знал толк в живописи и намеревался поместить этот холст в Новом Салоне мадридского Алькасара вместе с холстами Рубенса и Ван Дейка. Так вот, в своих латинских надписях высокоученый поэт аттестует «Римом зачатую, славой на руки принятую» Артемизию как «великого и знаменитого живописца» и «восьмое чудо света». А на следующей странице в мадригале сравнивает ее с самим Римом: подобно тому, как Рим строит чудеса зодчества, она тоже «пишет чудеса» («pinge stupori», что немедленно ассоциировалось с ходячим латинским stupor mundi, «чудо света»). Такие повторы у автора не случайны, они отражают реальную репутацию Артемизии. И дальше сочинитель уподобляет нашу героиню легендарному античному живописцу Паррасию. Тот, по преданию, поверх картины своего знаменитого конкурента Зевксиса написал обманку-занавес, да так, что увидевший это Зевксис попытался отодвинуть полупрозрачную ткань. Вот так и живопись благородной («Gentil», намек на фамилию: Gentileschi) Артемизии «превышает само искусство и побеждает натуру».