Международный фестиваль Earlymusic

Последний аристократ

Юным петербуржцам Саше, Даше и Никите

Санкт-Петербург — мечта царя Петра, оставленная в наследство его потомкам. За какие-то сто с небольшим лет она воплотилась в красивейший город мира. Это произошло благодаря трем императрицам и трем императорам, начиная от Анны Иоанновны, и заканчивая Александром I. Тогда столетнее состязание исключительных архитектурных талантов и амбиций, поощрявшееся монаршим вниманием, вывело вкус и мастерство на недостижимую прежде высоту.

Есть люди, считающие рассуждение о вкусе способом манипуляции одних другими. Таким трудно объяснить, почему здание манежа Кваренги много красивее церкви Спаса-на-Крови или что Исаакиевский собор Монферрана неоправданно огромен. Вкус — аристократический признак, воплощенное стремление к совершенству. Демократизм его убивает. Все дело в выборе: подняться к идеалу или угождать всем. При Николае I запрос на исключительно высокий архитектурный вкус заметно упал. Третий сын Павла слишком поздно родился. Бабушка, самая изысканная и стильная из европейских аристократок, не успела поучаствовать в его воспитании, к тому же никто не предполагал, что ему придется править. Росси и Стасов, которые продолжали строить при Николае I, — последние герои золотого века. Шедевры создавались и позднее, но в целом вся архитектурная история города пошла по убывающей. Однако и сегодня Санкт-Петербург не утратил свой аристократический дух. Концентрация архитектурных шедевров все еще высока. Рядом с этой пронзительной красотой легче распознать кич, подделку, уродство, выдающее себя за нечто великое. Разговор о вкусах начинается с различения фальши. И если Санкт-Петербург — «город-музей», зайдем в ту его часть, которую можно назвать музеем кича.

Историческая реконструкция, благородное дело, может оказаться неуместным фарсом. Пример тому — «восстановленная» Колонна Славы Измайловского полка у Троицкого собора. Подлинная колонна была собрана из пушек, отбитых в боях у турок, над которыми возвышалась фигура гения Славы. Без этих орудий, обагренных кровью героев-измайловцев и освященных их мужеством и доблестью, символом чего является предлагаемая нам груда железа?

Подлинная реконструкция, восстановление, в первую очередь возвращает духовные связи, кич уничтожает их или превращает в абсурд.

Другой курьезный памятник находится при съезде с Троицкого моста на Петроградскую сторону. Здесь когда-то был первый центр города. Здесь стояла особенно почитаемая Троицкая церковь. Память о ней осталась в названии Троицкого моста. В книге «Святыни Санкт-Петербурга. Энциклопедия христианских храмов» мы можем прочесть, что «это был любимый храм Петра Великого. Царь бывал в нем два-три раза в неделю, читал Апостол и «пением своею особою, стоя на клиросе с протчими певчими, продолжал всенощное бдение часов по пяти и по шести». Здесь отмечались полтавские годовщины и заключение Ништадтского мира, когда Петру был поднесен титул Императора… По своему рангу собор до революции занимал в городе место сразу после Исаакиевского». В 1933 году храм был уничтожен богоборческой властью. В 2003 году рядом с тем местом, где он стоял, появилась часовня. Вся из гранита и под золотым куполом. К слову, Троицкая церковь всегда оставалась деревянной, хоть и горела несколько раз. Не от того, что денег жалели, но в память о той, петровской. Даже проект Растрелли, а он, без сомнения, был прекрасен, отвергли за неуместностью излишеств. Главным украшением нынешней богатой часовни является крупная золотая надпись, опоясывающая ее: «Сей храм сооружен в дар к 300-летию Санкт-Петербурга трудами Балтийской Строительной Компании» и логотип компании. Рядом с богатым входом можно не заметить скромную, дешевую (что хорошо) табличку, помню раньше ее не было: «Храм-часовня во имя Святой Троицы возведен в память о первом храме Санкт-Петербурга». Вот такой дар самим себе в виде памятника своему безбожию и непричастности к российской истории. Хотя, можно посмотреть и иначе, ведь золоченый купол часовни дурной посудной позолотой сверкает в самом центре Санкт-Петербурга, и надо ли стесняться отсутствия вкуса, когда у тебя такие возможности.

Старый город отличается от новостроек тем, что любое здание, возникающее в его пространстве, становится словом. Одним из примеров выразительного архитектурного высказывания стал дом Renaissanse hall на Владимирской площади. Архитектору удалось пропеть славу современным богам: его торгово-офисный центр стал новой архитектурной доминантой, потеснив в этой роли Владимирский собор. И пусть сегодня кто-то назовет этот дом наглым уродом, что с того? Когда-то ведь смог гигантский дом компании Зингер, нынешний Дом Книги на Невском, вознестись над Казанским собором и плюнуть в него своей символикой оккультно-языческой скульптуры. И где теперь те, кто его считал уродом? Он — красавец, архитектурный памятник.

Последним событием, потрясшим город, стала реконструкция Летнего сада. Непопулярные, но осмысленные решения, ответственность за которые способен взять на себя отважный архитектор, городу нужны. Вряд ли порадовала бы жителей замена в Александровском саду всех деревьев на низкие кустарники и открытые газоны. Сегодня за этими высокими деревьями мы даже зимой не можем увидеть Адмиралтейство, один из лучших шедевров за всю историю мировой архитектуры. В начале XIX века его опоясывала ровная ажурная нитка молодых деревьев. Кто согласится с решением определить новое место аникушинскому Пушкину, чтобы он не отвлекал чуткий глаз от прекрасного портика Михайловского дворца, и, прогуливаясь по Михайловской улице от Невского, мы могли бы в полной мере насладиться задуманным Росси архитектурным театром, когда весь дворец с кружевом его ограды постепенно открывался взору. Жители домов, отрезавших Адмиралтейство от Невы, точно будут против их сноса, хотя эти дома противоречат главной идее, легшей в основу Петербурга.

История с Летним садом не из этого ряда. Так как не нашлось отважного архитектора, способного взять ответственность за все решения на себя, остается назначить в ответственные само слово «реконструкция». Оно прячет в себе два очень конкретных, но взаимоисключающих смысла: воссоздание, восстановление и переделка, усовершенствование. За свою более чем трехсотлетнюю историю Летний сад менял свой облик неоднократно. Сегодня сад получил элементы сразу всех периодов своей истории. Но только перед нами не сад Петра I, не барочные сады Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны, не классицистский сад Екатерины, Павла и Александра I. Это не романтический сад конца XIX века, уступавший предыдущим в великолепии и изысканности, но сохранявший свое достоинство. Это не тот послевоенный Летний, который существовал до недавнего времени, и который помним все мы. Да, по сравнению с предыдущими периодами своей жизни, наш последний Летний сад был скромен как разорившийся, но не утративший благородство аристократ.

Магия его воздействия достигалась всего двумя элементами — пространством и светом. При любом скоплении народа взгляду достаточно было места летать над его открытыми, или обрамленными низким кустарником стрижеными газонами, останавливаясь на стволах старых деревьев, наслаждаясь светом, льющимся сквозь листву, и набиравшим от нее свою волшебную силу.

Новый сад будет иметь успех, и имеет уже. Любое искусство, которое возможно объяснить, так демократично! Новый сад хорошо подготовлен комментировать себя, в каком-то смысле он подобен интернет-сайту и тем адекватен современному моменту. Ничего не имею против хорошего комментария. Но вспомним, как скупо комментировал Людовик XIV созданный для него Ленотром лучший в мире сад. Комментарий короля, имевшего многое сказать о любимом саде, сведен к жесту, который можно понять как «смотри» или «внимай». Так можно понимать текст: «Выйдя из купален, направиться к центру оранжереи, а затем в сторону лабиринта, там сделать остановку, дабы полюбоваться апельсиновыми деревьями и замком» и т. д. Минимум слов и эмоций, чтобы не растратить то глубокое переживание, которое король желает разделить с нами. Поистине королевский комментарий, ведь большего сказать о сущности сада невозможно, ее нужно пережить. Для шедевров, достойных подобного немногословия, нужен мастер. Ленотр, создавший сады Версаля, был величайшим.Новый сад, объединивший элементы всех стилей, всех эпох, через которые проходил исторический сад, — это новое слово в садово-парковом искусстве. Радикальная переделка, усовершенствование, — но на основе глубокого восстановления, воссоздания отдельных элементов. Одним словом — реконструкция. Теперь мы имеем хорошее информационно-познавательное пособие, не лишенное художественного содержания, но больше это не шедевр искусства. Духовная сущность нынешнего сада не сопоставима с прежней, хотя бы потому, что художественный шедевр не допускает смешения стилей. Да, в животе вся еда смешивается. Но мы не кладем в одну тарелку первое, второе и компот, потому что это портит вкус. С художественным вкусом так же.

Трагедия создателей Нового сада в том, что среди них не нашлось подлинного художника, который смог бы объединить знания и умения всех участников ради одной художественной цели. Когда шла операция на сердце города, были и санитары, и медсестры, и инструменты, и дорогостоящее оборудование. Не было хирурга, который знает, как ее проводить, и имеет достаточно опыта для этого. Нам, музыкантам, воссоздающим забытую музыку, знакома ситуация, когда затратив огромное количество времени и сил, так и не удается превратить наши знания из информированности в убедительную, не нуждающуюся в специальных разъяснениях, художественную реальность. Не злорадствуем, сочувствуем создателям Нового сада, повторяя про себя: да минует нас чаша сия в нашем музыкальном деле.

Представляется, что главная ошибка была допущена еще на уровне постановки задачи, когда принималось решение возвращать барочные элементы в максимальном объеме, что и было сделано. Проблема даже не в том, что воссоздание барочного сада требовало бескомпромиссной вырубки всех деревьев, любимых горожанами. Художник, ответственный и уверенный в своих силах, не сомневался бы, что предложенный им вариант будет лучше утраченного. Проблема в том, что барочный Летний сад иначе взаимодействовал с Невой, и его было невозможно привязать к классицистской ограде. Ограда гораздо больше, чем локальному пространству сада, принадлежит городу, являясь обрамлением его главной улицы — Невы. Невская ограда не раз подвергалась изменениям, но в своем последнем варианте она была исключительным совершенством. Ее ритмичная длина и благородная простота кованой решетки были так взаимосвязаны со светом нашего неба над пространством Невы в любое время года! Рука имеющего вкус художника боялась бы хоть что-то здесь испортить. В ограде ничего нельзя было менять, тем более разбивать ее длину тремя воротами, передвигать колонны, добавлять самоварное золото, возвышающееся над оградой и разрушающее ее горизонтальную линию, и все решения по Летнему саду принимать, исходя из этого факта. Как ужасны эти ненужные поля центральных ворот, непонятные золотые шишечки. Надо ли было ради них рыться в мусорной корзине архитектурного бюро Фельтена? Мы уничтожили один из лучших шедевров классицизма! То, что создатели Нового сада решились на это — свидетельствует о трагической переоценке ими своих сил. Оказалась не по Сеньке шапка.

Мечта о Парадизе, выношенная в душе нашего государя Петра Алексеевича, наделила Санкт-Петербург свойством существовать одновременно в двух реальностях: видимого и духовного. Никогда не воплотившиеся план Леблона или колокольня Смольного собора для петербуржца реальнее, чем многие дома, мимо которых проходим каждый день. Инженерный замок Павла не отменил собой Летнего дворца Елизаветы Петровны. Дырка в небе над Сенной, открывшаяся после сноса церкви Успения Пресвятой Богородицы, ощутима всеми, кто хоть раз видел старую открытку, фотографию, картину или гравюру с его изображением. Где-то совсем близко к нам и постоянно просачиваясь в душу живут трагедии давно миновавшей блокады и послереволюционного времени. Один мой друг сказал однажды после концерта Густава Леонхардта, что хотя музыка отзвучала, но то, что сейчас случилось, не исчезнет никогда, что у Бога точно есть место, где подобные шедевры живут вечно. И Летний сад во всей своей красе отныне там же. А мы здесь будем жить с тем, что больше соответствует нам и нашему вкусу.