«"/

Международный фестиваль Earlymusic

Мы ломаем стереотипы, открываем неведомое, формируем вкус!

 

 ÖЛИМЬЮЗИК изучает и представляет российской публике музыку, танец, театр, поэзию барокко и ренессанса в их аутентичном исполнении, связывая культурное пространство России и Европы;

возрождает русскую придворную культуру XVII-XVIII вв. и мир русской усадьбы;

представляет музыкальные традиции народов России;

знакомит публику с персидской, японской, османской, китайской, корейской и другими культурами.

 

Исследовательские и образовательные программы Фестиваля, которые длятся в течение всего года, объединены под именем Old AXL Academia Earlymusic.

 

Фестиваль проходит ежегодно осенью в концертных залах и дворцах Санкт-Петербурга и его пригородов. Отдельные концерты повторяются в Москве и других российских городах.

ÖЛИМЬЮЗИК был основан в 1998 году в Санкт-Петербурге Элизабет Уайт (директором Британского Совета с 1998 по 2001 гг.), Марком де Мони и барочным скрипачом Андреем Решетиным.

 

Искренне благодарим спонсоров, партнеров и друзей за поддержку, сотрудничество и помощь!

Феликс Равдоникас

Метаязыки трансперсонального

Феликс Равдоникас

Пифагорейская гармония может быть интерпретирована как трансперсональная психология, где 'психология' — хронологическая теория сознания, а предикат 'трансперсональная' восходит к 'транссубъективности' Бергсона. В своей эпистемологии последний противополагает рассудочное (субъективное, относительное, фрагментарное, не вполне корректное) познание интуитивному (транссубъективному, абсолютному, целостному, безошибочному), но игнорирует тот факт, что используемый им метаязык создан рассудком, следовательно, исключает какие-либо гарантии того, что получаемые с его помощью описания сохраняют абсолютность, целостность и непогрешимость плодов интуиции. Ниже приводится обсуждение проблемы, предпринятое в лекции, прочитанной в марте 2000 г. в Университете Южной Калифорнии, Лос-Анджелес.

Ставя свой знаменитый вопрос о возможности априорных синтетических суждений, Кант упустил из вида, что возможность любых суждений и вопросов обеспечена столь апостериорным многообразием, как речь. Что до синтетических суждений, то, поскольку наука есть не что иное, как попытка пересказать реальность словами, их возможность приобретает тревожный смысл. В самом деле, реальность не существует (по крайней мере, для эпистемологии), если о ней не может быть и речи, что, увы, не исключает возможности корректной речи, не имеющей соответствий в реальности.

Существование реальности не равносильно опыту, если не включает рефлексирующую инстанцию. Включая таковую, актуальный опыт тем самым приобретает статус символа реальности, то есть, как минимум, потенциальной речи, и был внеположен актуальной речи лишь в том случае, если бы не содержал прагматическую компоненту. Ясно однако, что, не содержа таковую, он не являлся бы опытом.

Речь специфизируется структурой прагматики. Так, научная речь обслужена грамматикой, обеспечивающей связность и целостность, логикой, гарантирующей корректность квантования следования, и философией «как раскрытием содержания слов и имён, фиксирующих сущность изначальной интуиции». Иное дело — жестикуляция, прагматика которой дана социально-психологической стихией, то есть лишена структуры как совокупности общеобязательных норм использования.

Смыслы жестикуляции могут быть трактованы научной речью. Обратное мнение сомнительно. Однако из этого не следует, что жестикуляция менее эффективна, чем научная речь. Можно лишь утверждать, что она менее плотна относительно универсума. Научная речь более плотна, хотя нет оснований для уверенности в том, что она плотна везде, как и гарантий того, что её эволюция не умножает феноменов, не имеющих в нём соответствий, но неотличимых (в т.ч. экспериментальным путём, необходимо включающим рефлексирующую инстанцию) от феноменов, имеющих такие соответствия. Иначе говоря, невозможно решить, какая (и какая именно) часть проблем познания возникает за счёт самой по себе речи.