Международный фестиваль Earlymusic

Несколько негеральдических фигур

Несколько негералбдических фигур. I

Драконы, химеры и тому подобные существа залегают повсеместно в культурном пространстве, и чудовища — не они, а мы, люди, по причине нашей замечательной склонности забывать, не присматриваться и игнорировать, в разительном контрасте с присущей нам же способностью познания.

«Суть мщица, глаголемые комары,» — наставительно сообщает нам Софийский список Физиолóга — «за кожею [смоковною] живуща во тме, света же не видяще. И глаголюща, яко в велице земли живем. Во тме же суть живуща. Егда же очещут сукамины и излезут, тогда узьрят свет солнечный и лунный и звездный, и глаголют себе: во тме бехом прежде чесания черьничнаго».

Суть этого повествования очевидна: надо переступить через собственную (или навязываемую извне) ограниченность; истина громада, красота реальна; и мы нуждаемся в помощи, наставничестве — в тех, кто «очещут сукамины«. Вообще говоря, эта притча выражает суть аутентизма, и очень кстати в ней присутствуют комары. Трогательно воспетый Вергилием и ансамблем Дм. Покровского, то ли воин, то ли певец, комар оказывается для нас вполне достойным проводником в мир одушевлённых знаков — разнообразных геральдических и символических тварей.

В отличие от благородных, но банальных львов и орлов, комары — геральдическая редкость (и тем легче составить с ними знакомство). Их появление в гербе всегда объясняется гласностью — для геральдиста этот термин означает созвучие названия фигуры и имени владельца герба. Даже если напрашивается гласный герб, гнусу может не найтись в нём места: например, граф Василий Комаровский (из строк которого я заимствовал эпиграф) имел в гербе пчелу, хотя мы-то с вами понимаем, кто имелся в виду изначально.

Равно и никаким особенным символическим содержанием комар не наделён; случайное появление его имени в переводах Физиолога3 могло бы сослужить добрую службу комару как персонажу аллегорий; но причудливый рассказ, поселяющий кровососов под шкурками смокв, оказался слишком далёк от повседневно наблюдаемой реальности.

Иное дело — лев, пантера, дракон или единорог; эти существа были наблюдаемы обитателями средневековой Европе куда реже, чем смоквы и тем более — комары. Повседневность не заслоняла их, и они могли с полным успехом выступать «живыми знаками».

Несколько негералбдических фигур. II

В гербоведческих трактатах и справочниках нового времени все фигуры разделены на несколько групп. Есть собственно геральдические фигуры: разнообразные полосы, углы и тому подобные простейшие формы — это «абстрактное искусство» внутри геральдики. Прочие фигуры именуются негеральдическими (в смысле — «не только геральдическими«; именно этот термин вынесен в заголовок). Такие фигуры обозначают — иногда с большой долей графической условности — всяческие объекты и явления. В свою очередь негеральдические фигуры подразделены в большинстве справочников на естественные (солнце, гора, лев, лилия...), искусственные (меч, мост и так далее) и, наконец, фантастические4. Эта последняя категория служит прибежищем для драконов, «морских дев», химер и тому подобных созданий.

Разумеется, трудно представить себе более явный отход от аутентизма в геральдике, чем выделение фантастических, вымышленных существ в особое гетто. Геральдика сложилась и процвела в те годы, когда, к примеру, волк и дракон считались и равно потусторонними, и равно реальными тварями. Лев — или, скажем, грифон — был известен как гроза далёких стран и вместе с тем как условность, вместилище смыслов, ходячий (а в случае с грифоном ещё и летучий) символ. В первом качестве львы и грифоны были доступны путешественникам (а путешественники — им); во втором — так и не прирученные, но почти безопасные чудища представали перед читателями книг или оказывались запечатлены художниками.

Порой в гербах появляются откровенно вымышленные животные — например, размахивающий лапами полуволк-полуорёл, служащий родовым символом старинного датского рода Ульфельдтов, или же полуорёл-полулев с двумя головами и двумя хвостами в гербе Славкова у Брна (этот город более известен в России под своим немецким именем — Аустерлиц). Можно ещё гадать, не вырос ли мотив ульфельдтского герба из фольклорных глубин, но не вызывает сомнений, что аустерлицкое чудище вполне сознательно и «кабинетно» сооружено из двух разных гербовых орлов (Священной Римской Империи и княжества Моравии) и двухвостого льва Чехии.

В английских ренессансных гербах встречаются диковинные твари — апр, камелопардель, борейн, пантеон и им подобные, явно изобретённые гораздыми на выдумку королевскими герольдами, которым, по-видимому, было скучно довольствоваться уже известными монстрами; хотелось завести своих.

Но все эти искусственно выведенные существа слишком подобны по своей предполагаемой биологии другим, в реальности которых не было нужды сомневаться: точно так же и русалка (тварь, хорошо известная морякам) получалась из девы и рыбы, дельфин — из рыбы и небольшого хобота (или же увесистого рыла), грифон — из орла и льва5. Общая типология, не всегда ясная граница: нет, никак не получается отделить мнимых геральдических тварей от немнимых. И в самом деле: герб с комаром требует бóльшего воображения, нежели герб с двуглавым орлом; кто же из них — фантастический персонаж?

Кроме того, можно ли их считать естественными — всех этих геральдических львов, то и дело потрясающих мечами (или иной военной и мирной утварью), дельфинов с жабрами (такова традиция) или, например, зайцев, играющих на волынках? Это всего лишь зайцы; но и их действия, и всё пространство, в котором они существуют — совершенно условны.